Гарасев Владимир - Бабочка
ВЛАДИМИР ГАРАСЕВ
БАБОЧКА
ГОРОД ЭБЕРДИН, ЗИМА
Маг Курт Браэрли подошел к высокому стрельчатому окну, и посмотрел в синие зимние сумерки. То, что он только что рассказал, могло требовать времени для осмысления, и долгая пауза была вполне допустимой. Волнуясь, Браэрли обычно ходил по комнате; вид же из окна, ради которого он и выбрал эту квартиру, во всяком настроении притягивал его взгляд.
Так называемый Новый город строили уже во времена Просвещенного мира, и дома в нем были выше, а улицы - шире, чем в Старом городе на Холме. Но стилистика сохранилась - крутые крыши, острые шпили, острые стрельчатые окна... И серый камень.
В окрестностях Эбердина ломают только такой камень, а горожане - в большинстве своем, люди ремесленные и торговые - предпочитают из экономии не использовать привозной. Штукатурят и красят только первые этажи - для рекламы; в них помещаются торговые заведения и мастерские. А над раскрашенными стенами, вывесками, пестротой выставленного на продажу товара возвышаются серые островерхие скалы домов - такие же серые и островерхие, как скалы на берегу океана, у которого и стоит город.
Из пентхауса, который Браэрли купил несколько лет назад, когда решил обосноваться в Эбердине надолго, видны были больше крыши, чем улицы. И очень хорошо, думал он, глядя в окно. Что может быть нелепее суеты?
А также самонадеянности, самодовольства, и непоколебимой уверенности в том, что сделать из одной монеты две - важнейшее из занятий... А впрочем - с высоты своего дорогого жилища, своей известности и положения, своего мастерства, лишь малую долю которого позволял он видеть заказчикам - он привык считать снисходительность добродетелью. Просто сейчас у него было тяжело на душе.
Он очнулся, и отвернулся от окна.
- Простите, миледи - я, кажется, задумался... - он улыбнулся, - у меня привычка смотреть вдаль. Простор прямо - таки завораживает меня... Посмотрите, как широко виден отсюда океан!
А на его фоне, над крышами - мачты...
Леди, стоящая в глубине полутемной комнаты, тихо рассмеялась. Огонь, что целыми днями живет в камине в зимние месяцы, бросал слабые блики на ее черные кожаные брюки для верховой езды, куртку и сапоги; плащ валялся на кресле.
Черные, чуть вьющиеся волосы ее были того матового оттенка, что завораживал Браэрли не хуже самого широкого простора. Тонкие руки не украшала ни единая драгоценность - и не могла бы украсить достойно.
Полные губы и ощущение того, что она узнает мысли собеседника быстрее, чем он додумает их, создавали то сочетание сексуальности и проницательности, обладательницы которого навсегда получали над Браэрли непреодолимую и желанную власть. Выражение темных глаз Браэрли не мог видеть в слабом вечернем свете, но без труда извлекал из своей памяти всякий раз, когда, судя по словам ее или жестам, могло оно изменится. Он знал множество выражений ее глаз; они были знакомы давно.
Когда он посмотрел на нее, она улыбнулась, но улыбка ее тотчас же исчезла вслед за его улыбкой.
- Морриган, - сказал Браэрли, - рассказанное мной означает, что я должен констатировать свой полный провал.
И замолчал, глядя в ее темные глаза. Так ли велика разница между людьми, эльфами и богами? Создатель всех сотворил по одному образцу; одна и та же частичка его пребывает во всех.
Было бы, наверное, наивностью жалеть, что Он создал эту леди богиней жизни и смерти, а не человеком. Но Браэрли знал, что наивность, идущая от души, видит дальше, чем расчетливость, ограниченная страхо
